«Крыло горело, все тряслось, мне было страшно. Я понимала: если случится что-то не то, парни не добегут, я не смогу выломать это окно и точно не выпрыгну. Было страшновато»
— Здравствуйте все! В эфире Первого канала подкаст «Все хотят летать», и я его ведущий Леонид Якубович. Сегодня, друзья мои, мы с вами никуда не полетим. Мы находимся в зоне разбора полетов. Мы поговорим сегодня с людьми, которые создали потрясающий фильм под названием «Воздух». Режиссер фильма Алексей Герман...
— Здравствуйте!
— ...и исполнительница одной из главных ролей Елена Лядова.
— Добрый день!
— Здравствуйте, братцы! Ну, что сказать? В отличие от всех прочих, фильм я видел. Насколько я понимаю, премьера состоится?..
— 18 января он выходит в прокат.
— Вы меня удивили вот чем. Я был несколько насторожен, когда начинал смотреть фильм: думал, что это будет очередной боевик со стрелялками, пулялками, горением в кабине с дикими криками и так далее. Вы от этого отошли и показали, пожалуй, едва ли не самую трудную часть этой жизни на Земле.
— Ленинград в блокаде. Девушки-пилоты и девушки-техники должны проявить выучку, отвагу и самопожертвование.
— Не только летчицы, но и техники. Им рожать надо, косы заплетать, а они здесь.
— Лена, у меня к вам вопрос. Как вы чувствовали себя в кабине во время всех этих эволюций?
— Несмотря на то что это безопасно, это съемки, не на самом деле, все равно было страшно. Кабину закрывали, она тряслась. Чтобы щелей не было и все было герметично, шуруповертами закрывали... Поднимали на высоту, наверное, метров 8-9 на таком специализированном подъемном кране тренажер, назовем его так, кабину самолета. Крыло горело, все тряслось. Группа была внизу. Мне было страшно. Я понимала: если случится что-то не то, парни не добегут и я не смогу выломать это окно и точно не выпрыгну. Было страшновато.
«Мы воссоздавали аэродромы, воссоздавали этот полк очень близко к оригиналу – это была целая жизнь, которую мы прожили»
— Фильм вы уже показали в Японии.
— Да.
— Японцы как смотрели фильм о русских летчицах? Вообще о русских в то время.
— На мой взгляд, прекрасно. Они все сопереживали. Смотрели фактически не дыша. Очень эмоционально фильм восприняли. И после показа были полные залы, когда они задавали вопросы. Мне кажется, очень хорошо, прям очень.
— Не кажется ли вам, что за всеми событиями, которые произошли с 1945 года, а их было огромное количество, тема Великой Отечественной войны несколько стирается из памяти? А вы за это взялись. Почему?
— Для меня-то она не стирается. Для меня она эмоционально существует. Я помню своего погибшего деда. У меня вся семья воевала. Моя бабушка с моей маленькой мамой переходили линию фронта, прятались от немцев. То есть во мне это живет: и сопереживание живет, и самоидентификация со страной, с семьей, с судьбой общей, она во мне есть, и я об этом просто часто думаю. Поэтому для меня это абсолютно кристальная, эмоциональная, важная составляющая жизни.
— Было три женских полка: 586-й, 587-й, 588-й. Авиационный истребительный, бомбардировочный и легкие ночные бомбардировщики. Вы выбрали 586-й. Это полк летчиц-истребителей, работавших на машинах Як-1Б, потом был Як-3, Як-7. Но почему этот истребительный полк взят за основу сюжета фильма?
— Ну, вы знаете, во-первых, так сложился сценарий. Во-вторых, про «Ночных ведьм» у нас была прекрасная картина. Мы все ее знаем, все видели. В-третьих, сам по себе Як – легендарный самолет абсолютно. И самолет тоже по-своему герой фильма. Поэтому в соединении самолета... на мой взгляд, недостаточно рассказанной истории о женщинах-истребительницах и того, что так просто история написалась, – наверное, поэтому мы взялись.
— Я в одном из интервью слышал, как вы говорили, что кто-то из летчиков подсказал вам эту историю.
— Нет, не из летчиков. Мне предложили... Мы очень долго думали, как сделать не просто фильм, где фотореалистичные воздушные схватки, где есть физика, где есть гравитация, но и как сделать фильм эмоциональным, чтобы он зрителя не отпускал и при этом он был не пустой. И только когда мы нащупали историю, когда мы нащупали технологию, вот тогда мы согласились. И очень медленно мы начали работать, мы очень долго восстанавливали, самолеты строили, потому что у нас живых Як-1Б нет. У нас есть один, который с переделками. На тот момент. Сейчас, по-моему, еще один восстановили. И мы построили 12 Як-1Б. Мы воссоздавали аэродромы, воссоздавали этот полк очень близко к оригиналу, насколько было возможно. И это была целая жизнь, которую мы прожили.
— Я был совершенно ошарашен подготовительным вашим периодом. Сколько времени это продолжалось?
— Довольно долго. Я думаю, что года, наверное, полтора. Мы сначала начали готовиться маленькой группой, там было человек семь или восемь. Мы начали искать самолеты, летающие на крыле. Мы начали придумывать технологию съемок уже в деталях. Начали конструировать, как мы будем строить эти модели самолетов. Очень много регионов России отсмотрели на предмет того, где мы будем снимать. Долго очень искали артистов. У нас же в фильме, помимо замечательных, известных всей стране актрис, снимаются и курсанты академий. Именно потому, что нужны были люди с выправкой и с пониманием того, что такое дисциплина, и с лицами, знаете, как бы... Меня всегда очень пугает в фильмах о войне, когда возникают женщины, которые недавно надули себе, так сказать, все, что можно надуть, у которых зубы белее белого и кожа какой-то невероятной атласности. Мне кажется, что это не очень хорошо. И дальше мы еще по всей стране искали артистов на маленькие роли. И на одну из главных ролей мы нашли замечательную Кристину Лапшину в Омске. Поэтому была долгая-долгая-долгая подготовка.
— Я имел в виду под словами «я был совершенно ошарашен» то, что вы понастроили. Я не убежден, что где-то в мире существует что-то подобное. Этот экран с четырехэтажный дом, насколько я понимаю...
— Примерно, да.
— Плюс ко всему вся эта... Аппарат, который вращает самолет.
— Мы совершили определенный инжиниринг, то есть довольно сложная, придуманная специально для фильма конструкция поднимала...
— Вот он.
— Да. ...самолет весом в тонну... Это самый простой наш гимбл. ...на высоту и дальше раскручивала, и крутила, крутила, крутила... И в этот момент, так сказать, возникала подлинность чувств у артистов и эмоции. Плюс все маневры синхронизировались с проекцией на экран. Когда самолет уходил в маневр, мы наклоняли сильно самолет, чтобы была физика положения корпуса в кабине. То есть для нас физика полета была одной... Физика и фотореалистичность была одной из задач, которую мы ставили сразу.
— Но это еще надо было совместить с тем, что на экране происходит.
— Да, это было целое дело. У нас было очень много попыток... Мы снимали с настоящих самолетов, естественно, в разных регионах России, в разные погодные условия, с разных камер, чтобы получить ощущение полета на экране. У нас были аварийные посадки, обледенение, ну и, собственно говоря, все радости.
— Я представляю, как вы себя чувствовали во время этих эволюций.
— Да, в этом смысле режиссер помог. Не надо было ничего придумывать, фантазировать, делать какие-то усилия, которых не требовалось. В общем, это помогло серьезно. Когда у тебя крыло горит, все зашуруплено, масло в лицо...
— Масло в лицо, да.
— Еще и дым. Там фашисты...
— Да, конечно.
— Были моменты, когда, я думаю, вас не очень любили те, кто сидел в кабине.
— Да. Если они выходили из образа, у нас была такая технология, что мы довольно сильно могли делать турбулентность самолета и трясти. И когда нам казалось, что существует... Нет, с Леной этого никогда не было. Ни в коем случае. Ну, когда нам казалось, что есть какой-то наигрыш, я говорил: «Трясем самолет!» На самом деле, это же физика, это же перегрузки, этим же довольно тяжело управлять. И мы пытались, так сказать, выстроить историю про усилия, сконцентрированность. В общем, у нас было много технологий. У нас была целая сцена пожара бомбардировщика Heinkel. Она не вошла по разным причинам. Мы, конечно, его задымляли, был огонь. Ну, целое дело.
«Я могу крутить артиста с довольно большой скоростью. Мне кажется, у Безрукова давление было 200, когда он вышел. У него был момент, что кажется, что глаза лопнут»
— Мы сейчас с вами, дорогие друзья, присутствуем на подкасте «Все хотят летать», что на Первом канале. И говорим мы о фильме «Воздух», который, к счастью, я видел, а вы увидите 18 января. Уверяю вас, этот фильм смотреть надо, и я заранее завидую тем, кто его еще не видел, потому что вы получите то настроение, те ощущения, которые я уже испытал. Сегодня у нас здесь режиссер фильма Алексей Герман и исполнительница одной из главных ролей Елена Лядова. Да, продолжаем. Это просто тяжелый физический труд, то, где вы снимались. Я понимаю ощущения, тем более когда это трясет, качает, крутит, вертит, и постепенно психофизически вы попадаете в ту ситуацию. Это видно по глазам. Это не сыграно. Я видел, как плечо ходит, я понимал, где у вас рука. Но рефлекторные движения головы! Я был убежден, что вы в кабине.
— Ну, мы же это репетировали, у нас были консультанты.
— И мы примерно понимали, какая нагрузка может идти. Я представляла себе, что самого тяжелого в жизни я поднимала.
— Ах, как жалко, что у вас не было спарки, чтобы вас кто-нибудь поднял в воздух! Ой, как жалко!
— Вы знаете, это может не очень сработать. Мы рассматривали вариант полета... Именно артистов сажать. Изучили опыт, пришли к выводу, что производственно минусов больше.
— Почему?
— Когда мы эту историю снимали... Я могу поджечь актера, к примеру.
— Пустить дым, масло...
— Да. Это важно. Плюс я, так сказать, могу крутить артиста, допустим, Безрукова с довольно большой скоростью. Мне кажется, у него давление было 200, когда он вышел. Он очень мужественно держался. Но у него был момент, что кажется, что глаза лопнут. И при этом я понимаю, что я могу опустить эту конструкцию, артист может отдохнуть, и мы можем вновь повторить эту же историю. Самым, наверное, сложным было сделать так, чтобы все эти воздушные схватки были фотореалистичными, чтобы не было ощущения компьютерной графики. У нас много в том числе в материале и съемок самолетов настоящих.
— А вы, простите, вообще против компьютерной графики?
— Вы знаете, я потратил на историю воздушных съемок несколько лет жизни, анализа. Я пришел к поразительному результату, который состоит в том, что графика дороже, чем съемки качественных авиамоделей, чем съемки настоящих самолетов и так далее. Более того: к сожалению, графика не всегда... Даже в очень дорогих американских фильмах с бюджетами по 100 миллионов иногда смотришь и думаешь: «Ну это же мультик, черт побери». И это видно. На самом деле, мы довольно интересную технологию придумали. У нас, когда существуют воздушные схватки, сначала летчики, бывшие ВВС, это все проходили на Як-52, на максимальной скорости, в русле поведения летчиков Великой Отечественной войны. И потом на их место один в один мы вставляли 3D- модели самолетов, чтобы не было ощущения, когда самолет идет по рельсам. Он же не идет по рельсам, да? Существует же турбулентность, существует же инерция, существует ощущенческий вес самолета. Это почти невозможно поймать, но беда многих фильмов, в том числе, к сожалению, наших, когда делается компьютерная графика, - подспудно мы не чувствуем вес. И вот мы пошли таким способом. Это очень многосоставная картина. Плюс, когда у нас бомбардировки, мы запускали Як-52, который потом чуть-чуть дорабатывали компьютером. Но когда идут съемки и артисты находятся, условно, в окопе или где-то еще, и над тобой низко проходит настоящий самолет, то ты ведешь себя более подлинно, потому что, во-первых, это более страшно, просто страшно. Во-вторых, тебе не надо изображать вот это «А вот здесь мы пустим нарисованный самолет». Нет. Вот он. Он идет на тебя, он на тебя прет, еще одновременно что-то взрывается. И это дает какую-то подлинность. И если... Это удивительная вещь, которую я открыл для себя. Просто с точки зрения экономики производства запустить настоящие самолеты кратно дешевле, что то же самое рисовать. Просто кратно дешевле.
«Мы создавали нитки, потом пряжу, потом делали ткань, из этой ткани по тем технологиям мы один в один восстанавливали гимнастерки»
— Я понимаю, что это профессия. Но тем не менее... Вы ни разу не пожалели, что взялись за это? Я сейчас спрашиваю про эту глыбу, которую вы своротили.
— У меня были моменты... не то чтобы я боялся, но, вы знаете, иногда ты приезжаешь на съемки, тебя затопило или что-то еще... и иногда тебе кажется, что силы кончаются, когда ты это толкаешь. Понимаете, мы ведь выбрали самый идиотически сложный способ снимать эту картину. Мы костюмы все воссоздавали. Опять же, Лена Окопная, художник по костюмам, она... Мы сначала создавали нитки, потом пряжу, из этой пряжи мы делали ткань, из этой ткани по тем технологиям мы один в один восстанавливали гимнастерки. Мы шили летные комбинезоны примерно того же веса, которого они были, потому что они же были достаточно тяжелые и не очень удобные.
— Простите, а что в подборе этого не было?
— Вы знаете, минимально. К сожалению, то наследие советского замечательного кинематографа, допустим, фильма «Торпедоносцы», этого ничего не осталось, потому что в смутное время это все куда-то исчезло, и поэтому остались какие-то единицы или остался новодел. Этот новодел виден. Этот новодел, понятно, новодел. И поэтому, когда вот это все очень тяжело моментами шло, то, конечно, я все проклинал. Знаете, сразу хочется снять картину где-нибудь в тепле, так сказать, не выезжая далеко. С одной стороны. С другой стороны, вызов большой. И в этом, конечно, был такой хороший драйв сделать, попробовать сделать фильм, когда у тебя нету... Знаете, часто ты смотришь наше военное кино современное, и ты тихо материшься, когда, условно, в конце 1941 года появляются в модных «пилотах» американских, которые еще тогда... Понятно, куртка, которых еще тогда не было. Или самолеты не той модификации. Или я посмотрел недавно один фильм про какой-то выдуманный голубой советский секретный самолет. Или когда ты видишь, значит, абсолютно расхристанных пилотов, которые стоят перед начальством. Или когда ты видишь, как из... плохо сделанные картонные разваливающиеся три модели, из которых делают аэродром. И это все стыдно. А мы хотели сделать так, чтобы нам не было стыдно, и тем, кто смотрит, не было стыдно. И соответственно, если был вариант выбрать самое... необязательно дорогое, но тем не менее выбрать самое чудовищно тяжелое решение, которое ведет к тому, чтобы человек не почувствовал фальшь, мы выбирали это чудовищно тяжелое решение. И в какие-то моменты, конечно, мы в нем раскаивались. Думали: «Ну ладно, зачем нам строить столько моделей? Нарисовали бы мы компьютером». Нет, не нарисовали. По разным причинам. Правильно построили модели, правильно все сделали.
«Мы поставили на поток производство самолетов, и потом мы их очень долго доводили – технологические отверстия, лючки, фактура, обдувы, царапки на винте»
—Подготовительный период что-то около трех лет был, да? Вы где-то рассказывали.
— Нет. Мы... Как считать? с даты, как мы начали работать... перед сценарием, во время сценария. Думаю, что если все аккумулировать, года два с половиной, наверное.
— А строительство всей этой огромной декорации?
— Ну это быстро. Мы заранее очень долго проектировали. А! Вот это интересно. Это, собственно говоря, мы сделали цех по созданию моделей Яков и мессершмиттов. И вот эта история занимала год, потому что было несколько прототипов неудачных. Когда мы впервые начали воссоздавать Як, то первый самолет был сделан с ошибкой. Он был просто короче. И... И Лена Окопная, художник картины, это увидела. Дальше мы этот самолет назвали «гаденыш». И мы его ставили на самый... Разворачивали специально, чтобы не было видно. Ставили на самый дальний край аэродрома. Потом мы поставили на поток производство самолетов, и потом мы их очень долго доводили. Технологические отверстия, лючки, фактура, обдувы, царапки на винте. И это была бесконечная история, чтобы, условно, шурупы были того времени, чтобы не были видны саморезы, которыми иногда что-то крепили. И до сих пор я вижу в картине два или три самореза, которые я пропустил. Я понимаю, что их никто не видит. Я понимаю, что это маленькие-маленькие саморезики, только я знаю, что они там. Но я каждый раз себя корю, что я проходил и не заметил. Была очень сложная история, как сымитировать разгон самолета, чтобы он стартовал. Поскольку мы снимали зимой, то взлетная полоса намокала. Мы ее ночью ровняли. Самолет разгонялся, скользил. То есть это была долгая история. Мы размещали двигатели, которые должны были вращать винт. Мы имитировали двигатели. Целую кабину имитировали.
— Два слова... Вы вскользь коснулись. Потрясающий художник на фильме.
— Это Лена Окопная, собственно говоря. Она и художник по костюмам, и художник-постановщик. Действительно, они сделали колоссальную работу во всех деталях, во всех... Начиная от создания достоверного окопа и достоверного костюма, и во всей ее грязи и того, что действительно было, и заканчивая созданием довольно большого аэродрома.
— Вы правы, потому что так или иначе глаз скользит по мелочам. И эти маленькие правдочки создают общую правду всей этой истории. И это видно.
— Я вам и так могу сказать, что на самом деле есть много секретов, которые мы пытались понять. Мы много думали. Когда ты делаешь модель самолета, когда ты ее строишь, понятно, что сантиметр в сантиметр, все где надо и так далее. Вопрос: как покрасить самолет? Мы знаем, что самолет деревянный, частично. Не весь, но частично деревянный, частично тканевый, частично... Это мы знаем.
— Ну да, перкалевый.
— Да. Перкаль. Но мы провели исследование. Мы покрасили самолет матовой краской, глянцем и полуглянцем. И выяснилось, что глянец и полуглянец, просто если его покрасить, дает большее ощущение веса и естественности. И большее ощущение того, что было так. То есть даже с точки зрения количества лака, выбора краски, выбора степени глянцевости-неглянцевости зависит ощущение подлинности. Было очень много вариантов выкраски самолетов.
— Просто огромная исследовательская работа.
«На ветру у него отрывало крылья, и 10 человек держали крыло, потому что мы потом не восстановили бы этот самолет»
— Можно свои три копейки вставлю. На съемках других картин, конечно, всегда важен и главный – это режиссер. И он командует, когда начинать. В данном случае у нас, пока художник Елена Окопная не выстроит свою правду в кадре документальную, не начинались съемки. Алексей Алексеевич был на заднем плане в этом смысле. И атмосферу Лена делала такую подробную. Она прям жила ею. Весь фильм, на самом деле, пропитан желанием не врать во всем. Алексей Алексеевич рассказывал про то, что строил самолеты, не хотел графику, Лена создавала нитки, ткани. И мы, как артисты, были просто свидетелями того, что создается какой-то особый, конечно, художественный, вымышленный, но особо художественно-вымышленный, правдивый документальный мир. И нам самим врать там сложно было просто.
— Вы знаете, удивительно, насколько во мне тема, которую вы затронули, болит. Мало того что я сумасшедший, я влюблен в небо раз и навсегда, это точно. Но когда мы снимали фильм про девочек 588-го полка... Вот!
— Однако этот биплан легендарного авиаконструктора Николая Поликарпова не предназначался для боевых действий. Открытая кабина без бронеспинок, с маломощным двигателем. Как его только не называли: кукурузником, этажеркой. Кто бы мог подумать, что он окажется незаменимым в бою и его недостатки превратятся в преимущества. Я трое суток летал на нем. Как известно, максимальное количество боевых вылетов за смену у них было примерно 18, около 20. Я на шестом выдохся совершенно. Летом. Открытая кабина, набегающая струя от движка, от пропеллера. Я мерз. А при минус 25, отсутствии связи вообще всякой и рации... А механики, а техники? Голыми руками! В перчатках с движком не сделаешь ничего. Значит, это прилететь, выскочить из кабины, глоток чая и тут же в воздух. А в переходный период, когда хлябь, когда садится не на что... Ну... я настолько был ошеломлен своими ощущениями, что понял, что они все герои Советского Союза, все до одной вообще. Поэтому я когда смотрел на вас, во мне все это так всколыхнулось. Вы таким образом здорово передали это ощущение человеческого бытия в нечеловеческих условиях, что у меня прямо комок в горле. Это вам спасибо огромное, потому что я поверил. Но вы еще взвалили на себя невероятный труд, вы стали снимать зимой.
— Лена не даст соврать. Мы хотели сделать ледовый аэродром. Поскольку фильм связан с блокадой Ленинграда и с Дорогой жизни в том числе. Мы построили сани, подготовились к Дороге жизни, разработали пункты обогрева, была огромная декорационная работа, разработали аэродром. И в этом году лед не встал вообще. Мы построили тогда на берегу наш аэродром, и начались зимой чудовищные шторма. И наши все самолеты сдувало. Мы построили взлетную полосу, ее затопило. Мало того: у нас же не только Яки, у нас же в фильме, помимо мессершмиттов, есть и По-2, есть и кусочком У-2, есть и Ил-16, и огромная трехтонная модель Ил-2. На ветру у него отрывало крылья, и ребята лежали, 10 человек просто навалились, и по 10 человек держали крыло, потому что мы потом не восстановили бы этот самолет. У нас были отменены смены, я помню, по-моему, Лена приехала, Безруков приехал, нас затапливает.
— Да, мы бежали по лагам, Финский залив приходит, хватали камеры буквально, палатку прям на глазах разбирали, с мониторами бежали. Вода прям за минуты приходила.
— Там в одном из кадриков, который я видел, кадры съемочного периода, когда вы громко очень крикнули: «Стоп! Снято! Смена окончена!» Радостные, веселые лица обмороженных людей, которые бредут по заснеженному полю.
— И при этом у них у всех сияют глаза. Из этого я сделал вывод, что отношения в группе, вероятно, были замечательные.
— Просто всем хотелось...
— Домой.
— ...сниматься в этом фильме. Мне кажется, что все отчасти понимали, что являются каким-то звеном, краской в каком-то важном очень деле. И несмотря на холод и какие-то некомфортные, возможно, условия, как для актеров, важно было, чтобы картина состоялась. Она важна была для всех для нас.
— Это все закончилось. Уже теперь вы выдохнули. Сведен звук, наверное, уже все. Все готово к премьере.
— Ну почти. Нам остались небольшие, небольшие работы совсем.
— Можно ли чуть-чуть приоткрыть щелочку, что впереди?
— Мы сейчас с Первым каналом должны начинать по прекрасной идее Константина Львовича один фильм большой. Мне пока не дали команду, что можно говорить.
— Так.
— Поэтому это я не знаю. Но я, честно сказать, закончил с той степенью усталости «Воздух», что, помимо всего прочего, мне бы просто отлежаться. Потому что очень много тяжелой работы.
— Хочу вам сказать, что я из всего нашего разговора, не соврав, могу заявить, что я переполнен желанием пожелать всем посмотреть этот фильм, потому что, видит бог, это стоит того. Еще раз: мы с вами на Первом канале в подкасте «Все хотят летать» вместе с режиссером фильма «Воздух» Алексеем Германом и с исполнительницей одной из главных ролей Еленой Лядовой. Братцы, спасибо вам огромное за то, что вы пришли, во-вторых. А во-первых, за то, что вы дали мне возможность провести очень хорошие почти полтора с чем-то часа. Я с удовольствием это посмотрел. Может быть, потому еще, что для меня, еще раз повторяю, как и для вас, больная тема - война, а плюс ко всему все, что происходит с воздухом вообще... Я получил удовольствие. И я искренне говорю вам, ребят, спасибо. Я, он у меня здесь сидит, и я, пожалуй, посмотрю его еще раз.
— Спасибо.
— Всего доброго. Спасибо вам большое, что были вместе с нами в подкасте «Все хотят летать». Я надеюсь, что вы получите ровно такое же удовольствие, как и я, от просмотра фильма «Воздух». Хотя любые рекомендации, по всей вероятности, гроша ломаного не стоят, но тем не менее рекомендую вам: идите в кино.
