Мода и стиль

«Начинается музыка показа, и я вижу, что манекенщицы еще не одеты»

– Из-за того что я делал и делаю реально много балетов, мне иногда снятся сны, что начинается спектакль, а какой-то танцовщик не может выйти. Мне говорят: «Ты же знаешь балет, давай». И я в этой истерике просыпаюсь. Бывает такое.

– Здравствуйте, друзья! Мы уже почти начали наш эфир. На Первом канале подкаст «Креативные индустрии». С вами Елена Кипер, клипмейкер и продюсер.

– И Роман Карманов, генеральный директор Президентского фонда культурных инициатив и медиаменеджер. И в гостях у нас ярчайший, знаковый представитель моды, больше чем моды, заслуженный художник России.

– На самом деле в этом кресле сидит очень много дизайнеров, и все они – Игорь Чапурин. 

– Доброй ночи. Очень рад быть у вас в гостях.

–Мы уже начали говорить о снах, давайте и продолжим. Потому что интрига, зрителю страшно интересно, чем кончился сон.

– Что же снится дизайнеру? Бывают сны. У меня есть сон, от которого я просыпаюсь. Что мы готовим показ, практически все манекенщицы практически готовы, но никто не одет. И начинается музыка показа, и я вижу, что манекенщицы еще не одеты. Я тоже в ужасе просыпаюсь.

– То есть сплошные ужасы. Жизнь творческого человека полна ужасов. Давайте как-то к креативным индустриям перейдем.

– Про «наяву». От снов в явь. А что триггерит дизайнера?

– То есть все-таки в психические...

– Нет. Я про то количество объектов, которые мы понимаем под триггерами. Как бы это назвать? Это стрит-дизайн? Индустриальный дизайн? Если мы говорим о фасаде завода, который вы создали.

– Я рад, что в один момент я стал наслаждаться не только своей прямой профессией фешен-дизайнера. Я ушел в дизайн мебели, потом стал заниматься дизайном интерьеров. И благодарен себе, что не боялся. Потом я начал делать декорации к балетам, создавать костюмы. Потом я сделал дизайн автомобиля, дизайн утюга. Я сделал много всего и добрался – это реально моя гордость, это было в прошлом году – до дизайна фасада завода, который производит стекловолокно. Это самая прочная нить на свете, из которых делаются крылья самолетов и много всего. Это российская компания. Я очень горжусь результатом, это очень красиво. Меня заводит работа. Меня заводит жизнь в контексте моего любопытствования, как сделать ее более красивой, более современной. Это у меня, конечно, идет из моды. Но так со всем, чем я занимаюсь. Даже балет: я всегда делаю очень модерновые, современные спектакли, и мои костюмы всегда удивительно новые, и для меня это тоже открытие самого себя, так что заводит именно желание рождать что-то новое и бесконечно удивляться.

«Я везде присутствую в дизайне, но это мой выбор»

– У меня есть наблюдение, что в России есть увлеченные дизайнеры, у которых много работы, как у Игоря, в частности. А индустрия дизайна... В общем, дискуссионный вопрос, есть она или нет. Вот как так получается?

– Безусловно, я очень рад тому, что сейчас происходит, Сейчас очень много сил вкладывается в то, чтобы дизайн обозначить как очень важное явление. Люди не всегда задумываются, когда берут, допустим, ручку, что над ней кто-то думал, кто-то страдал, кто-то решал. Либо чашку, все что угодно. Все, что нас окружает, – это дизайн. И такого глубокого дизайн-образования у нас никогда не было. Сейчас все очень активно развивается. Я рад этому. Например, то, что креативные индустрии сейчас выходят на первый план и уделяется большое внимание именно обобщению дизайна как некой культуры, – это очень большая победа нашего времени. И в этом времени важно выражаться, и я рад, что новое поколение более свободно в этом явлении. Да, я везде присутствую в дизайне, но это мой выбор. Когда я учился, в институте всегда было так: дизайнер одежды, дизайнер обуви, дизайнер текстиля. Но я, например, делаю и дизайн ткани, и дизайн обуви. Я получаю удовольствие от всего, и так, наверное, все-таки современное общество и современный дизайнер и должны жить. Он должен проявлять себя, высказываться. В разных-разных проявлениях.

– То есть переживать о наличии и отсутствии индустрии ему в принципе должно быть некогда?

– Да. Но дело в том, что мы и должны быть этой индустрией, поэтому я, наверное, являюсь в нашей стране тем примером, когда просто мальчик из города Великие Луки получил образование конструктора женской одежды, отслужил в армии, потом пошел в институт, а потом просто начал работать, и работал в очень широких спектрах - от балета до строительства заводов. И я себя чувствую очень гармонично в этом. И я и есть какой-то фундамент этой зарождающейся индустрии.

– Сейчас кто-то по другую сторону экрана вздохнул огорченно, подумал: «На Чапурина была надежда в плане российской одежды, а он фасадами увлекся». А когда мы уже начнем одеваться красиво - в свое, отечественное?

– Наш бренд уникален, потому что мы делаем около десяти коллекций в год. Мы делаем четыре основные коллекции, делаем коллекцию haute couture, делаем очень много коллабораций, делаем сейчас Chapurin Sport, то есть мы активны. Я считаю, что женщина в Chapurin всегда исключительно хороша и красива. Сейчас мы немного подхватываем и мужскую аудиторию. Так что я в моде бесконечно постоянен, но по ночам мне снятся сны, либо я рисую заводы.

– А когда у мальчика из Великих Лук там, в Великих Луках, родилось желание творить и создавать то, что сегодня у Игоря Чапурина получается?

– Я думаю, ответ очень простой. Мой дед был ведущим специалистом по переработке льна, и его куда-то отправляли, он строил завод с нуля, запускал команду, становился директором, и потом ехал куда-то дальше, строил новый завод. Мама у меня была практически руководителем огромной трикотажной фабрики. Отец занимался оснащением современным оборудованием всевозможных швейных производств. То есть у меня все родители были в легкой промышленности, и я, когда особенно мама... Раньше руководители, когда праздники, должны были дежурить по ночам на фабрике, когда пустое производство. И она меня брала, и я ночью болтался по этим цехам, вдыхал аромат тканей, смотрел на это оборудование. Я думаю, это уже чисто генетически в меня вдавили любовь к этой истории, и с этим я пошел вперед. Я очень благодарен себе, что не пошел сразу в институт. Это был, наверное, самый важный для меня поступок, я удивил родителей, потому что я пошел в техникум и уехал из Великих Лук в Витебск. Я хотел понять, что такое одежда, как она шьется, строится, что с ней делают. Потом я с красным дипломом окончил этот техникум и пошел в институт, экспериментировал со всякими разными историями. Поэтому у меня все было логично, я, наверное, даже не задумывался. Недавно поймал себя на мысли, что никогда не думал, чего я в жизни добьюсь, потому что никогда не думал о карьере, а просто любил то, что делаю. Я каждую секунду занимался тем, что люблю. И как-то невольно то одно, то другое... То прекрасные клиенты, то звезды, то показы по всему миру. Как-то так все сложилось. Но это больше любовь к людям, к жизни. Это жизнелюбие, конечно.

– Мне кажется, очень большим достижением нашего времени стало то, что, в принципе, и женщина, и мужчина, и ребенок буквально в каждом крупном городе нашей страны, а благодаря службам доставки и в разных ее уголках получили возможность одеваться недорого, но красиво, практично. Сейчас эти возможности у нас немного подрезали. Вопрос: нам как заместить это все? И кем?

– Дизайнерский массмаркет имеет в виду Роман.

– Меня этот вопрос очень сильно занимает. Есть ли у нас эти дизайнеры, эти влюбленные в одежду люди, или всегда это штучный человек, которых мы все знаем? А за нашу страну-то, за красоту нашей страны кто будет нести ответственность?

– Конечно, дизайнер – это прежде всего личность. Дело не в том, знают о нем или нет. Это все равно личность, прежде всего для самого себя, бесконечно любящая то, что делает. Я немного страдаю от того, что вижу, как новое поколение зациклено на футболках, спортивных штанах, худи, свитшотах. Это продукт, который поглотил их головы, и дальше они не развиваются, к сожалению. Я как дизайнер и моя команда – мы делаем очень много коллабораций, где все это присутствует, но делаем и уникальные платья кутюр, в которых женщина – богиня. То есть команда настолько сильна и объемна, что мы можем делать все. А новое поколение, к сожалению, настолько себя ограничивает этой простой недорогой формой, что у него нет будущего - как олицетворения создателей красоты, а не просто продукта. Я думаю, что все нормализуется. Появляются достаточно неплохие, хорошие бренды, которые делают просто комфортную одежду. Я не назову ее дизайнерской, нет. Просто комфортная. Это тоже нужно. И я рад, что ценовая политика демократична, и люди в небольших городах далеко от Москвы могут позволить себе быть красивыми ровно так, как они и видят это. Но над этим еще работать и работать. Но я очень много раз рисковал , когда вступал в отношения с компаниями массмаркета, мы совместно работали, и Чапурин был вторым именем в этих коллаборационных коллекциях... Я это делал для того, чтобы человек, который мечтает о таком дизайне, таком русском дизайнере, которому, может, что-то дорого, в этом варианте он может себе позволить купить какую-то коллекционную вещь. Поэтому мы уже лет семь много сотрудничаем с разными компаниями, которые делают большой объем простой, лаконичной одежды. Я добавляю туда дизайн, и вещь не меняется в цене, но приобретает другое настроение.

«Большой театр рискнул: предложил мне сделать костюмы и декорации»

– У меня такой вопрос. Он касается тех, кто как раз может сделать шаг в эту профессию. Как мне кажется, сейчас речь о некой комфортной одежде, бесформенной, а если говорить о том, чтобы передать себя, идентифицировать себя и передать это через форму, ты обратишься к дизайну. Если ты стараешься не выделяться из толпы, понятно, что ты находишься там, и в конечном счете это некий стереотип, через который сложно пройти, если ты не думаешь о содержании и идее. То есть внутри каждого дизайнерского проекта все-таки лежит философия.

– Конечно. И смысл.

– Да. Вот это как? С чего это начинается? С идеи? Что это за процесс происходит у дизайнера, который уже может рассказать, передать это знание? Коротко, но емко.

– Я это покажу на немного другом примере. Мы сделали 12 шоу в Париже, в официальном расписании Парижской недели моды, и все коллекции были про Россию. Но я никогда не эксплуатировал тему этнографии, фольклора. Я показывал «Анну Каренину», «Лолиту» Набокова, историю про Анастасию, дочь Николая II, которая якобы осталась жива. И всегда это был очень современный дизайн. Для меня основа всегда - глубокий смысл, потрясающее качество, но очень современный продукт. Поэтому, когда я начинаю с клиентом работать, прежде всего я очень хочу, чтобы он был выделен, был индивидуален, чтобы я, потратив на него свою душу, сделал его глубоко счастливым. Поэтому я предлагаю самые красивые ткани, самые сложные технологии, убеждаю экспериментировать с объемом. Но моя задача всегда - сделать человека счастливым и красивым.

– А балетные костюмы? Понятно, там уже заложена тематика, но вы как творец можете еще и еще глубже передать смысл через костюмы. Когда я, например, смотрела в одном из питерских музеев костюмы из фильмов Феллини – кто из дизайнеров создавал их?

– Феллини – это в любом случае были прекрасные итальянцы, талантливейшие.

– Это сложнейшая работа, которая передает этот вклад, и это экскурс в историю – то, как это все сшито, создано, сделано. Вроде бы с экрана это не передается, но ты видишь, какая глубина работы там была, чтобы создать, сконструировать с мельчайшими подробностями такой костюм. Там каждая строчка шитья – мысль.

– Безусловно. Мой первый балет... Я никогда не мечтал делать костюмы для балета. И Большой театр рискнул: предложил мне сделать костюмы и декорации. Это была с моей стороны афера: я никогда декорации не делал. Я согласился, это был балет 1935 года Леонида Мясина, бывшего танцовщика Дягилева. И этот балет делал феноменальный Андре Массон, знаменитый художник того времени. И сын Мясина разрешил мне, молодому парню, который никогда ничего не делал, все переделать. И я настолько глубоко в это вошел, что придумал костюмы... Выкраска была деграде, и там было очень много движений, когда парни девушек поднимают, держат на плечах, и идут такие диагонали. Я придумал так, что костюм от темного светлел, и девушка была самой светлой. Я продумывал даже такие вещи. Делая в Париже «Лебединое озеро» недавно, я придумал пачку лебедя как японское оригами. Это дало спектаклю совсем другое настроение. Он стал более резкий, более жесткий. И драма более четко проговорилась. Поэтому, конечно, балет для меня - тоже некое мое сокровенное «Я», но это важное проявление себя максимально, ибо ты делаешь какие-то плевки в историю, как бы странно это ни звучало. Сейчас я очень волнуюсь: в следующем году в Большом театре будет премьера трехактного балета «Буря», последней пьесы Шекспира, где мне театр доверил делать костюмы. И я очень переживаю: я все пропускаю через себя. Но я уверен, мы сделаем что-то удивительное.

– Балет – это еще и инженерия: ведь костюм должен работать вместе с балеруном, балериной, и им в нем должно быть удобно, комфортно, чтобы совершать...

– Конечно. На то нам голова и дана, чтобы обо всем подумать. Десять раз подумать и один раз создать.

– Ну и о Париже. Все-таки мы много слышим о попытках ограничить русскую культуру за рубежом, связанную с искусством, литературой, художниками, оперой и так далее. Вас коснулось это явление?

– Меня коснулось скорее на личностном уровне. Во Франции есть Анжелен Прельжокаж, один из самых знаменитых французских хореографов. Я с ним сделал четыре балета – костюмы к его спектаклям. И я чувствую, конечно, барьер и чувствую, что, наверное, «Лебединое озеро» – это была моя последняя с ним работа, хотя мы очень чувствуем друг друга. Мы двигаемся, развиваемся, и искусство - оно бесконечно. И самое главное – все-таки сохранить уважение друг к другу. И я к своему прошлому и тем людям, с которыми я работал, отношусь с большим уважением и всегда буду думать так, как бы они себя ни проявляли в любой ситуации ныне.

«Антииндивидуальность поглотила все, и мы пришли к тому, к чему пришли»

– Я не так давно общался с одним человеком, который представляет промышленный дизайн. Мы с ним говорили о состоянии промышленного дизайна, и я его попросил нарисовать мне схему и указать, где мы находимся. Он нарисовал лесенку и где-то внизу тыкнул: «Мы здесь». Как так получилось? У нас же замечательные традиции промышленного дизайна, советские. Как мы оказались в ситуации, что промышленный дизайн у нас опять в точке начального развития?

– Я думаю, все-таки во времена Советского Союза именно дизайн как таковой активно не развивался. Там реально не было никаких усилий делать что-то индивидуальное. Я даже помню учебник технологии, когда я учился, – первая строчка была: «Мы отличаемся тем, что индивидуальность порабощает, а единство идет через похожесть». Мне кажется, это и было главной проблемой, когда не было никакой установки делать что-то активно красивым. Это было уже в конце истории Советского Союза, потому что если брать 1920-е, 1930-е годы, то как развивалась архитектура, тот же самый Малевич, Кандинский? Куда двигалась живопись, музыка? И в какой-то момент, к сожалению, эта антииндивидуальность поглотила все, и мы пришли к тому, к чему пришли. Даже если говорить о моей прямой профессии - дизайнер одежды, - вспомните Общесоюзный дом моды. Это была потрясающая школа и потрясающая история. Но много было домов моды, которые просто создавали пять пальто, четыре костюма, сколько-то платьев, и потом это отшивалось для всей страны в одном и том же цвете и никак не развивалось. Тогда больше думали не о красоте, а о комфорте производства этого всего. Потом, понятно, были сложные времена, изменения всяких структур. Но мне столько-то лет, и я реально за это время горжусь, что моя линия мебели была инициирована не мной, а итальянцами. Они во мне увидели дизайнера, который может создать потрясающую линию мебели. И я это сделал. То же с автомобилем, когда ко мне обратились с запросом сделать автомобиль и я его сделал.

– Автомобиль?

– Дизайн автомобиля. Но я к чему? Просто то время, в которое я живу, видимо, нуждалось и продолжает нуждаться в таких дизайнерах. И я надеюсь, хочу верить, верю, что я не один. Иногда, когда я работаю с дизайнерами, архитекторами, я вижу так много талантливых молодых ребят! Они очень свежо думают, делают очень сочные, яркие продукты. Мы просто такая огромная страна, что пока всю страну не охватить. Но я верю! Я общаюсь с очень талантливой молодежью, которая занимается и именно промышленным дизайном, и каким-то рисованием предметов . И хочется верить, что они заставят себя не разочароваться в этом. Потому что мое поколение фешен-дизайнеров, если посмотреть Неделю высокой моды в Москве, – у нас была плеяда тех, кто выходил на этот подиум с коллекциями. Практически никто не остался в профессии. Кто-то стал просто художником, кто-то ушел в подмастерья.

– Потому что фешен-дизайнером быть сложно?

– Конечно. Сложно, потому что как таковой индустрии не было, и мы начинали ее созидать. А все вначале всегда очень сложно. Я реально работаю очень много. Я об этом не жалею, но все равно свою жизнь отдал только профессии. И я получал и получаю от этого удовольствие, но это та жертва, которую не каждый может себе позволить.

– Я вижу в разных уголках страны дизайнеров – я имею в виду сейчас именно моду, одежду, – дизайнеров, которые достаточно мощны. Но они каждый раз жалуются на то, что им не хватает инвестиций, ковид очень многих подорвал: не было покупок, реализации, не отшивалось, не делалось, не покупалось, не продавалось. И что делать? Что для этого нужно? Вот в идеале – что нужно?

– В нашей стране нет культуры инвестирования в дизайн, во-первых. А в моду – тем более. Такого никогда не было, поэтому либо ты живешь, как наш бренд, за счет того, что бесконечно работаешь и сам в себя инвестируешь , либо когда твои близкие могут себе позволить поверить в тебя. Когда я выиграл конкурс Nina Ricci и поехал в Париж, то, чтобы купить мне билет, моя мама продала прекрасный костюм Теда Лапидуса. Это дизайнер, одевавший The Beatles. И на эти деньги я купил билет. Мама в меня инвестировала таким образом. Но такое редко бывает. Хочется верить... Сейчас очень много программ - я слышу иногда на конференциях. Очень много государственных программ, которые готовы помогать развиваться молодым дизайнерам. Я этому очень рад. И хочется верить, что те ребята, которые жалуются, которые чем-то расстроены, - как-то вырулят в эту стезю, потому что, мне кажется, такой государственной поддержки дизайна и фешен-дизайнеров не было в нашей истории никогда.

– А передать свой опыт вербально и поговорить, пообщаться с молодыми творцами? Может, какая-то образовательная программа – никогда?..

– Может, детская? Не у всех детей есть возможность походить ночью по фабрике и повдыхать там.

– Я много читаю лекций. Например, недавно я приехал из пяти командировок, из пяти городов, и я везде отдавал свои знания и делал это искренне и с удовольствием. Не могу сказать, что хотел бы создавать свою школу: просто тогда я перестану работать. Я таким способом передаю либо свои знания, либо свой вкус - потому что я очень много могу рассказать о цвете, о дресс-коде. Я реально за все свои годы... Нашему бренду 25 лет в этом году, и за эти 25 лет я сам себя всему обучил и иногда делюсь. Я всегда открыт. Даже не то что открыт... Один раз я поймал себя на мысли, что так много гениальных людей инвестировало в свою любовь ко мне, в свою душу: от клиентов... Моей самой первой клиенткой была Алла Демидова, великая актриса. Эти люди в меня инвестировали свое доверие. Княгиня Голицына, на которую я работал в Италии. И я понял уже достаточно давно, что пришло время отдавать. Я уже слишком много взял, и сейчас у меня ощущение, что я обязан это отдать, потому что невозможно только брать – так природа устроена.

«Сейчас очень интересное время для талантов»

– По поводу «отдавать». Одежда – это же очень влиятельная вещь. Государства распадались, потому что люди видели, что есть вещи поудобнее. Это оказывало невероятное влияние на их умы. Российская мода может быть орудием мягкой силы? Уже в обратную сторону.

– Почему орудием? Инструментом.

– Орудием!

– Где бы я ни показывал свои коллекции, а я их показывал практически во всех столицах мира, я никогда не чувствовал пренебрежения ко мне. Я чувствовал сначала удивление, потом любопытство и поддержку. На моих парижских показах были самые знаменитые журналисты моды. Они анализировали, изучали. Я лично ровно так же и продолжаю. Я уже сказал, что стараюсь не замечать негатива. Надо петь и петь. Ты должен звучать. Всегда звучать качественно. Я за это. И не сомневаюсь, что красота спасет мир. Это очень важное изречение, которое во мне живет постоянно.

– Русская мода – это особый коленкор? Это что-то отдельное в мире? Вроде бы кто-то и вдохновляется, но они переносят только некоторые аспекты, знаки. А русская мода как явление для мира существует?

– Делая, кажется, третье шоу в Париже, я задал вопрос очень знаменитой французской женщине из мира моды, которая занималась прессой, - Сильви Грюмбах. «Сильви, я не очень понимаю, как мне свою русскость тут у вас в Париже показывать». – «Да у тебя все нормально. Ты берешь русскую литературу, берешь русскую музыку, у тебя вся история настолько сформирована, что мы тебя воспринимаем как русского дизайнера». А как мы можем выделить французского дизайнера? Ровно так же. Все идет от души, все идет через наши культурные ценности, в которых мы рождены. Это эстетика, это прошлое, это музыка. Я очень хотел бы, чтобы российская мода продолжала развиваться как современный инструмент, потому что мне очень не хотелось бы, чтобы эксплуатировались темы тулупов, валенок, кокошников, потому что это прошлое, это время пережито. У нас есть машины, мы летаем в самолетах. Мы должны конструктивно соответствовать тому времени, в котором мы живем. Все остальное - это наша культура, наша эстетика. Почему считают и мне часто говорили, что русские женщины - самые красивые? Я не знаю, почему они самые красивые. И да, они самые красивые. Но эта история идет от души. Один знаменитый фотограф мне на это высказывание сказал: «Почему русские манекенщицы так успешны на Западе? У них такие глубокие глаза, что фотографировать - это огромное счастье, соприкасаться с этим». Это тот внутренний мир, который нам дает наша культура, наша литература, наше воспитание, как нас родители воспитывали. Я вижу смущение европейцев, когда ты женщине открываешь дверь и пропускаешь. Она не понимает, что ты от нее хочешь. А для меня это норма. Для меня норма, когда ко мне подходит женщина, встать. Это воспитание, это все изнутри, это идет из тех времен, и это в крови у нас еще бурлит.

– О том, что худи и оверсайз-одежда убивают наше чувство прекрасного, мы уже говорили. Нас наверняка смотрят молодые дизайнеры. Те, кто только начинает свой путь. Несколько советов или рекомендаций, куда им смотреть, в какую сторону.

– Главное, чего новому поколению не хватает, – это знаний. Надо заниматься самообразованием всегда. Надо изучать историю моды, надо изучать историю моды разных стран. Надо разбираться в тканях. У меня есть очень нерадужные примеры, когда приходит на стажировку молодой дизайнер и даже не знает названий рукава. Он не понимает, какие слова я говорю. Ему они кажутся ругательными. Новому поколению рекомендую: обучайтесь, учитесь, потому что одежда - это не два рукава и горловина, это философия человека. Это внутренний мир человека, который он воплощает в своем внешнем облике. Знания, знания, знания. И конечно, очень много работы.

– Куда же ему ходить? С чего начинать – техникум, сразу институт, фабрика?

– Я жил в то время, когда не было мобильных телефонов. Иногда думаю: как же меня родители находили? Тогда это было нормально. И не было интернета. Как дизайнер я начинал, когда не было журналов, не было интернета. Я выражался...

– Насмотренность должна быть.

– А сейчас все возможно: изучайте, ходите в интернет. Есть миллион курсов. Миллион людей отдают свои знания. Обучайтесь. Человек отличается от нечеловека тем, что он создание обучаемое и совершенствуемое. Надо совершенствовать себя и двигаться в своей профессии.

– О профессии. У молодых дизайнеров есть родители. Когда я был 20-летним или 18-летним и выбирал профессию, то если бы я сказал своим родителям, что буду заниматься анимацией, это прозвучало бы фантастически.

– «А деньги ты как будешь зарабатывать?»

– Тогда экономисты и юристы были в моде. Сейчас креативные индустрии расцветают. Что можно сказать родителям молодых людей, которые хотят стать модельерами? Насколько это профессия, которая позволит им встать на ноги, завести семью?

– Дизайнер невольно по своей профессии, если он в ней развивается, становится очень интересной личностью. Личностью для своих родителей, для своей семьи, для своих детей. Это человек, который совершенствует мир в любом случае. Человек, который совершенствует мир, - это красивая личность. Родителям этого бояться не надо. Отдавайте, направляйте и рождайте этих удивительных людей, которые своей гармонией украшают мир близких людей, украшают мир незнакомых людей. Сейчас очень интересное время для талантов.

– Если бы вы не были дизайнером и художником, кем бы вы были?

– Сначала я мечтал быть фигуристом. У меня была идея: когда мама на работе, залить комнату водой, открыть балкон, чтобы замерзло...

– Все равно дизайнер и художник.

– Прекрасно преобразовал пространство.

– Немножечко было время космонавтики. Но жизнь меня взяла в ежовые рукавицы моды и поставила на место. Я об этом не жалею.

– В космос тоже?

– Да. Я мечтал быть космонавтом.

– Вы успели посмотреть самый великий фильм всех времен и народов «Вызов»?

– Я почему-то побаиваюсь его смотреть, потому что не понимаю, какие он у меня вызовет эмоции.

– Какая там одежда, какие там эстетические...

– Я посмотрю обязательно. Просто я родился в то время, когда космонавтика активно развивалась, а фигурное катание было номером один в мире. Я брал самые лучшие фантазии и хотел быть самым лучшим.

– Балет в космосе в костюмах от Игоря Чапурина – это следующая ступенька.

– Да нет, в ракете от Игоря Чапурина.

– Когда-нибудь ракеты будут такими огромными, что там будут идти разные мини-постановки.

– Кстати, о ракетах. Вы не примеривались еще?

– У меня есть одна мечта: сделать дизайн в самолете какой-нибудь компании: все кресла, обшивку. Сделать настолько красиво, комфортно, что люди, которые попадают на несколько часов на этот лайнер, просто расслаблялись бы от удовольствия, от спокойствия и дизайнерской красоты. Может, успею. Может быть.