Изображение © РИА Новости | Владимир Астапкович
"Вы с охоты или на охоту?" – как появилось название «Ночные снайперы»
– С вами ведущий Константин Михайлов и моя прекрасная подруга Диана Арбенина.
– Костя, я очень рада тебя видеть, очень! Ты первый человек, с которым я общаюсь больше чем за два года. То есть у меня не было ни одного интервью, представляешь?
– Ты не ходишь, не любишь?
– Не то чтобы не о чем говорить – просто нет интересных собеседников, так могу сказать. Это либо какие–то напыщенные журналисты, либо какие–то злые люди-журналисты. Мне уже так много лет, и я в эти игры играть совершенно не хочу.
– Да, я понимаю тебя. Раньше не было ни у кого задачи во время интервью посадить человека в лужу, задать неудобный вопрос какой-то, поставить в тупик. Раньше не было такой сверхзадачи, суперцели.
– Именно сверх. У всех, конечно, есть скелеты в шкафу, у всех есть сложные моменты, есть темы, на которые как будто бы тяжело говорить. Вообще, есть темы, на которые тяжело говорить. Но, мне кажется, уважение к собеседнику – это непременное условие интервью. Вот это отсутствует.
– Да. Давай я буду злым журналистом. Какой вопрос ты бы не хотела, чтобы я тебе задал?
– Ну какие-то избитые вопросы. Они требуют избитых ответов.
– Я знаю: почему «Ночные снайперы»?
– Ой... «Ночные снайперы»... Когда–то этот самый таксист в Магадане, увидев гитары в матерчатых кофрах, принял их за ружья и пошутил: «Вы с охоты или на охоту?» Мы шли со Светой Сургановой в казино «Империал», и мы как–то так... Настолько нам не хотелось там играть в тот момент... Была зима. ...что эта шутка сильно запомнилась. Я помню, как он открыл окошко и крикнул: «Девчонки, вы с охоты или на охоту?» Поэтому «Ночные снайперы».
– Круто!
– Кстати, в Магадане нет уже этого казино. А когда мы там работали, там даже не было рулетки.
– А ты в тир ходишь вообще, стреляешь?
– У меня были грамоты в детстве, когда я училась в школе. Сейчас меня делают мои дети.
«Марта обожает футбол, и сейчас ее взяли в нашу сборную "Спартака"»
– А детям сколько лет? У меня в голове это вот–вот случилось, ты только...
– 13 лет назад.
– 13 уже?
– Представляешь?
– Как время бежит! А как ты их воспитываешь? Что ты им запрещаешь? Они же норовят небось у телика сидеть круглые сутки или в приставку рубиться, или в мобильных сидят.
– Я стараюсь быть очень строгой. Я даже спрашиваю: «Вы уважаете, когда родители строгие?» – «Да, нужно, чтобы были строгие». – «А я строгая? Я строгая?!» Они говорят: «Ну, строгая». Но я так понимаю, они все равно из меня крутят веревки.
– Манипуляторы?
– Не то что манипуляторы. Я просто думаю, что детство должно быть у детей. Марта обожает футбол, и сейчас ее взяли в нашу сборную «Спартака».
– Класс!
– Да–да. Она футболистка такая...
– Круто...
– Причем она талантливая. Она обводит, делает какие–то дриблинги, финты, вот это все. И она действительно сейчас наберет мышечную массу... Она очень худенькая, как и я. И она неплохо играет. А Тема взял бас. Причем он мне сказал: «Мама, пожалуйста, купи мне бас». – «Сколько стоит бас? Не куплю». – «А почему?» – «Не надо игрушек здесь. Музыкальный инструмент – это не игрушка». Я могу прессануть, конечно. Он говорит: «18 тысяч». – «Дорого!» А сама не знаю, сколько вообще бас стоит. Пошла к своим парням и говорю: «Пацаны, а 18 тысяч за бас – это дорого или нет?» Они говорят: «Да недорого, нормально». Джаз–бас, оказывается. Он эту гитару нашел в Питере, гитару прислали в Москву, он ее открыл – она такая красивая! И он взял ее и начал играть. Но я смотрю на него и думаю... Я говорю: «Послушай, парень, ты как–то странно относишься к своему инструменту. Ты должен с ним спать». Потому что, оглядываясь назад... В 1993 году мы играли постоянно, каждый день. В какой–то момент фанаты сделали такую табличку по месяцам и по годам, и оказалось, что мы играли 15 сентября там, 16–го – там, 17–го – там. Везде какие–то маленькие клубчики, маленькие сценки, какие–то переходы в метро и так далее. Но эта постоянная практика дала такую школу жизни, которой нет сейчас у молодняка. И когда мне говорят: «Ой, вот продюсер... А теперь деньги...», еще что–то, я говорю: «Ребята, не это важно. Важно играть постоянно. Ты не можешь не играть. Если в тебе есть это, то в конце концов, конечно, 30 лет спустя...»
– Да. Деньги накрывают потом, и слава накрывает потом, если ты действительно делаешь то, что очень хочешь делать. Когда я поставил вашу песню, «Ночных снайперов», тогда еще со Светой Сургановой, я просто настолько улетел от прекрасного русского языка и от какой–то глубины текста. Это «Кошка» была.
– Да. Кошка хочет курить, У кошки намокли уши... Да. За это на самом деле спасибо родителям.
– Да, да.
– Мама журналист больше, чем отец.
«Много текстов песен рождается, когда катаешься на велосипеде»
– У тебя же филфак еще за плечами.
– Да. Но я говорю, что я не филолог – я лингвист. Я больше по языку. Хотя литературу очень люблю, конечно.
– Я услышал, и это так было контрастно со всем русскоязычным, что я не мог не сказать об этом в эфире. Я сказал: «Как здорово, что у нас в эфире появилась группа с таким прекрасным, интеллигентным русским языком, с такими текстами!» И буквально через пять минут телефонистка мне звонит в студию, говорит: «Вас Диана Арбенина. Будете говорить?» – «Конечно». А я не знал, кто ты. Я помню, беру трубку, и там твой голос, который я только что слышал.
– А!
– И ты сказала мне: «Как здорово, что на радио работают такие интеллигентные ведущие».
– Сейчас, когда мы встретились, я абсолютно не меняю своего мнения.
– Много же песен ты написала, будучи студенткой.
– Да, конечно. Но я не остановилась. Бог дал действительно очень много, 30 плодотворных лет. Сурганова ушла в 2000 году, то есть 23 года назад. Представляешь, да? Это такое огромное количество времени, за которое, в принципе, если бы не было какой–то самостоятельности, все закончилось бы. Но поскольку 99% из того, что на тот момент играли «Снайперы», в том числе «31–я весна», было написано мной, все–таки мы как–то существуем все эти годы.
– Что первое приходит к тебе обычно: текст или музыка? Или какой–то риф музыки с текстом?
– Я читала Павича, наткнулась на его строку «Где–то есть корабли...» и сразу поняла, что... Где–то есть корабли... Оно так включается у меня, понимаешь? И по–другому ее спеть невозможно. Понятно, люди скажут, что можно другую мелодию придумать. А я не могу. Много текстов песен рождается, когда катаешься на велосипеде. Не на мотоцикле, который я тоже очень люблю, а на велосипеде.
– Лайфхак для молодых авторов.
– Да–да. Молодым авторам я хотела бы пожелать неангажированности. Не надо покупать дорогую гитару и сразу думать, что ты сразу соберешь миллиард лайков. Если из тебя прет это и ты не можешь не писать, ты останешься навсегда музыкантом.
«Мне кажется, что "Ночные снайперы" – это гордость питерской музыки»
– Вы поделили города со Светой, и для меня это был шок. Кто–то мне сказал, что... Я говорю: «Диана – отлично, она в»Снайперах«осталась, сейчас мегапопулярна. Зря Света ушла». И мне сказали: «Ха! Ты не знаешь. В Питере Сурганову любят больше Арбениной».
– Врут.
– Врут?
– Конечно. Ну я шучу на самом деле. Когда ты приезжаешь в Питер, в очень сложный город, он не принимает. На иногородних он смотрит так: «Ты достоин или нет? А что ты можешь?» И нужно дорасти до него. И я до него доросла. И у нас отличные отношения. Для меня Москва – такая купчиха, хлебосольная, классная, широкая, красивая. А Питер – узкий, такой франт в котелке, с тросточкой. Просто так к нему не подойти. У меня это получилось. Просто он понимает, что я отдала огромное количество важных лет именно этому городу. 10 лет я жила в Питере, кстати. Десять. И все это не прошло бесследно. Мне кажется, что «Ночные снайперы» – это гордость питерской музыки. Мы очень хороший коллектив. И мы правда питерский коллектив.
– Ты все–таки считаешь себя питерской группой?
– Конечно. Это питерская музыка, безусловно.
– Воу! Понятно, что вся страна тобой изъезжена вдоль и поперек. Какой прям любимый город? Ты знаешь, что у тебя там гастроли через неделю, и ты такая – йес! – ждешь прям этого момента.
– Нет любимого города. Есть родной город – это Петербург, конечно. Есть города, которые мне очень симпатичны. Я приезжаю туда, скажем, уже тридцатый раз. Конечно, я все это знаю. Если говорить про Москву – я люблю Москву. Я хотела бы, чтобы в Москве были утренние прогулки у людей, когда нет машин, когда воскресенье, как это было в той Москве, в 1960–1970–х.
– Во времена «Покровских ворот».
– Да, так точно, именно.
– Во дворах шахматы, это единение...
– Это очень здорово. Мне Артем говорит: «Мам, купи мне велосипед». Я: «А где ты будешь кататься?» Представляешь, какой дикий вопрос? Он говорит: «Если я так хочу велосипед, может, я найду, где мне кататься?» Раньше у нас было два велосипеда: «Салют» и «Кама». Знаешь такие?
– У меня оба были.
– А у меня, Михайлов, не было ни одного. И мы, между прочим, завидовали тем...
– Мне стало стыдно.
– ...у кого был «Салют». У «Камы» складывались колеса.
– Она пополам складывалась.
– Да. И были маленькие колесики.
– И там рамы не было.
– Да.
– А «Салют» мог больно ударить.
– Ну, мальчиков – да. «Салют» был больше, и мы все мечтали о таком велосипеде. У меня был двор, но не было велосипеда. И неизвестно, что хуже – когда нет велосипеда, но есть двор, или когда есть велосипед, но кататься негде.
– Я Москву изучал, живя в Марьиной Роще, глядя с 13–го этажа, по высоткам. Вижу шпиль, сажусь на свою «Каму» и как–то интуитивно фигачу, пока не узнаю, что это за здание.
– Поняла. В Марьиной Роще есть музыкальная школа имени Ракова, которую в этом году окончили мои дети.
– А далеко живешь от Марьиной Рощи?
– Далеко. Мы живем за городом. Есть у меня песня «Сенбернары». И мне фанаты подарили сенбернара, когда не было даже намека на то, чтобы в принципе где–то жить. Поэтому мне пришлось купить дом. Это не байка, это правда так. Некуда было деваться с ним. Наша на тот момент директор Лариса Пальцева убедила меня пуститься в авантюру – взять ипотеку и начать жить в доме. И до сих пор я живу в этом доме.
– Ларисы не стало в феврале.
– Да. Она мне позвонила в четыре часа дня и сказала: «Динька, по–моему, уже все». А до этого мы даже и не думали о том, что рак свое возьмет. Костя, она играла в теннис до последнего. Играла в теннис, покупала платья. У нее была классная жизнь счастливого человека. Она мне позвонила в четыре, и в час ночи ее не стало. Но я ее чувствую. Это ангел–хранитель «Снайперов». Именно ангел–хранитель. Потому что она была безусловно влюблена в эту группу, в эту музыку, в эти песни. И самые сложные годы, с 2000–го, она прошла со мной плечом к плечу и ни разу нас не предала. Ни разу.
– А я не думал, что она с вами с самого начала, с 2000–го.
– Мы познакомились в 1999 году. Она приехала с Тоней, которая работала в программе «До 16 и старше». Они приехали в Питер снимать песню «Рубеж», ролик снимать. А у меня были проблемы с ногой, операцию мне сделали – я хромала. И они говорили: «А как же получится ролик?» И мы, вместо того чтобы снять ролик, прогуляли три дня. После этого Пальцева в Питере так и осталась. Как это бывает по молодости.
«Эти 45 минут, пока ехали в больницу, я передумала...»
– Про травмы. Ты недавно с лестницы очень сильно спикировала.
– Слетела, да. Как бомбардировщик.
– Что случилось?
– Мне кажется, кто–то мне сказал: «Надо отдохнуть». Если говорить про мои отношения с Господом Богом, они очень честные и прямые. Он меня спас и в этот раз. Я могла сломать позвоночник, а сломала только отростки.
– Первое, что ты подумала? Такая лежишь и думаешь: «Ой, наверное...»
– Я не могу пошевелить ногами и думаю: «А если это все?»
– О...
– Все меняется. Эти 45 минут, пока ехали в больницу, я передумала... У тебя меняется кардинально все в голове, потому что ты можешь на всю жизнь так и лечь. А поскольку для меня это нетипичное состояние, я же все бегаю и бегаю... Первое время, когда я была в коляске... Бедные люди, которые ее возили. «Быстрее. Быстрее! Почему мы тут встали? Быстро проезжаем». А потом я могла знаешь что сделать? Я могла сделать так: «Ну сколько можно ждать!» Один человек пришел, второй ушел, они меняются. Я сижу жду, жду, жду... А мне больно вставать. Конечно, вставать не надо, но, в принципе, я же могу это сделать. Я: «Так, мне все надоело!» – и пошла. Они такие: «О, живая!» Представляешь? Несколько дней назад мне сделали КТ и сказали, что все срослось, все нормально. Хотя пришел доктор и сказал: «Ну что, Диана Сергеевна, хочу сказать, что по науке отростки никогда не срастаются». – «В смысле?!» А я жду, когда меня уже выпустят на волю. Он: «Но у вас срослось все, что могло срастись». – «Отлично! Прекрасная новость. А мне можно заниматься спортом?» – «Нет, не надо».
– А кто тебя поддерживал? Кто были эти люди?
– Как только все это случилось, понятно, что в прессе раздули, что я в реанимации, уже... Поэтому я вышла в прямой эфир: «Ребята, все так, как есть, но не все так, как есть там. Поэтому все нормально. Сейчас мы потихонечку...» А тут же я придумала марафон, который называется «Нравится помогать». Там очень простая штука: нужно написать письмо, чего хочется не тебе, а твоему другу, знакомому и так далее. Например, ты пишешь: «Моя соседка хочет, чтобы ей купили палочку» – если вдруг она плохо ходит. Не для себя просить, а для кого–то.
– Классно.
– И нам детский садик «Родники» написал письмо. Есть такой город в Ивановской области – Родники. Пишут: «Нашему садику 85 лет, и мы хотим пианино». Я говорю: «Давайте подарим пианино». Ну это классно! 85 лет детсаду!
– Круто, круто.
– И мы поехали туда из–за этого перелома не 23–го, а 1 июня. Все тормознулось в жизни, но очень много вещей я сделала.
– Ты не новогодний, а круглогодичный Теть Мороз, типа исполняешь желаний.
– Да нет. Там несколько желаний, потому что понятно, я не Дед Мороз и не Теть Мороз. Но в какой–то момент я подумала: почему я не могу кому–то помочь?
«Я ни разу не почувствовала себя за 13 лет скованной детьми»
– Как совмещать карьеру и материнство? Ведь 13 лет назад это был пик карьеры, 2010–й. Вы были нарасхват. Ты на что надеялась? На няню или на что?
– Когда двойняшки, няня вообще необходима. Это просто банда. Это сразу банда. Сколько бы ни было родителей – один, два, бабушки, дедушки – это просто...
– Как с няней собеседование проходило? На экстриме? Выводила ее на скандал?
– У меня не было ни камер, ничего. Для меня не очень корректно делать камеры и смотреть, как она общается.
– Неэтично.
– Я людей очень чувствую.
– Ты просто в разговоре поняла, что эту девушку ты допустишь.
– У нас было две няни за это время. И одна, и вторая были просто прекрасные люди, просто прекрасные женщины. Когда началась пандемия, я была постоянно дома, уже не было нужды в этом. А до этого была няня, было здорово. Дети, конечно... Дети окружены такой любовью. Я ни разу не почувствовала себя за 13 лет скованной детьми. У меня никогда не было ощущения, что они вдруг обломали мне крылья или карьеру. Более того, расцвет «Снайперов» случился не в 2010 году, а где–то в 2015–2018–м.
– А, еще позже?
– Да. Сейчас я могу сказать, что я абсолютно сложившийся человек, при этом молодой человек, который, безусловно, знает себе цену, безусловно, очень классно относится к людям и благодарен Богу за то, что у него есть. В 2005–м я была несчастна. И в 2010–м, пока не родились дети, тоже. Ну такое вот. У каждого свое время взросления.
«Чем артист несчастнее, тем он круче в том, что делает на сцене»
– О чем ты мечтала? Что у тебя будет вот это, и все будет круто?
– Я всегда мечтала о каких–то нематериальных вещах. Мне хотелось быть свободной или мне хотелось любви. Это женская логика. Костя, ты так смотришь на меня. Перед тобой сидит абсолютно нелогичная, алогичная женщина, которая всегда, мечтая, условно говоря, о велосипеде, покупает микроволновку. Какая связь? Никакой. В моей жизни очень часто так.
– Это прекрасно.
– Я, собираясь к тебе на эфир, перемерила огромное количество платьев. Уже остановилась на одном: такое черное платье, обувь. Когда я выходила из дома, я подумала: в чем мне поехать? Понятно, платье беру с собой. Я открыла шкаф и увидела вот это. Я в нем приехала. Логики в моей жизни очень часто нет, и я счастлива: женщина не должна быть такой рубленой. Четкость нужна в группе, а в жизни ее может не быть.
– Ты сказала про черное платье. Это, можно сказать, банально. В этом черном кубике все рок–музыканты в основном сидят в черном, а ты белый ангел.
– Да, я белый ангел, но у нас и музыка изменилась за это время. Мне, кстати, группа «Ночные снайперы» напоминает группу Coldplay. Помнишь, как они начинали?
– Заунывно начинали.
– И Крис Мартин был такой ипохондрик, рефлексирующий. Он шел с прекрасной песней Yellow. И он идет по берегу моря, в этом капюшоне, и ты так смотришь и страдаешь вместе с ним. А потом они съездили в Индию, и началась совсем другая музыка.
– Просветлились.
– Просветлились на полную катушку.
– Потом он испортился, когда он женился на Гвинет Пэлтроу.
– Вот она его уела.
– Она вся на ЗОЖе, на ПП, на йоге. И у него творчество пошло на спад. Потом они расстались – и опять все хорошо. Мое глубокое убеждение: чем артист несчастнее, тем он круче в том, что он делает на сцене. Как ты считаешь? Счастье семейное помогает в творчестве или мешает?
– Это такой же распространенный стереотип, как: «Когда вы пишете песни? Наверное, ночью? Вдохновение ночью приходит?»
– Твоя муза – жаворонок или сова?
– Я могу писать в любое время, мне абсолютно все равно. Это от меня не зависит.
– Само приходит.
– Я же не планировала этим заниматься. С чего мы начали? Я лингвист. Мне мама прочила другую судьбу.
– Что мама хотела?
– Чтобы я работала в нефтяной компании. Этому было не суждено сбыться: уже написалась песня «Рубеж», вот эти все ранние. И меня уже подсадило на эту стезю, и было никуда не деться. Что касается того, когда лучше пишется, я уже ответила – всегда. Главное, чтобы ты был наполнен. Опять же, беда современных музыкантов в том, что они пустоваты. Как будто гитара есть, а петь не о чем.
– Может, правда не о чем?
– Не может быть, ты же живой.
– А где боль? Сейчас просто все есть, и боли нет. О чем петь?
– А как же страдания? А как же любовь? А как же те чувства, которые вечные и которые не поддаются управлению? Я понимаю, что мы живем в эпоху переизбытка, пресыщенности. Но...
– Опять же, к разговору о том, голодный артист или сытый.
– Я боюсь голода. Я боюсь голода. Первые мои питерские годы были голодными, то есть денег не было вообще. Я давала уроки английского языка, красила, как говорят строители, плинтусА. Не плИнтусы, а плинтусА.
– Ремонт делала.
– В строительной бригаде я работала. Как могли, так и выживали. Мыли посуду. Очень много было... Не было вообще никакой помощи, но было весело и хотелось играть. Вот этим мы и занимались.
– Со Светой ты имеешь в виду.
– Была большая компания. Сначала мы играли вместе, но опять же вместе – это на сцене, а так тебя окружают люди, которые тебе помогают. Меня удивляют артисты, которые говорят: «Я, я, я один...» Где ты один? У тебя команда. Если бы сейчас меня не окружало те недели, когда я лежала пластом, огромное количество неравнодушных людей...
– После падения с лестницы?
– Да, после падения, с переломанным позвоночником.
– Типун тебе на язык.
– Ну, я бы просто... мне кажется, не так быстро бы встала.
