Известному писателю и журналисту Сергею Довлатову сегодня исполнилось бы 70 лет

Мастер слова, блестящий рассказчик, Довлатов вынужден был эмигрировать. В России книги Довлатова стали печатать только в начале 90-х.

Похоже, Сергей Довлатов вовсе не шутил, когда сказал, что "истинное мужество в том, чтобы любить жизнь, зная о ней всю правду". И хотя миллионы читателей полюбили жизнь такой, какой он ее описал, всей правды о его собственной жизни, наверно, уже не узнать. Он давал реальным героям вымышленные имена, а вымышленные им события многим казались реальностью. Вымыслом стал он сам. Где он, Довлатов, где его литературное "я" - разобрать теперь сложно.

В небольшой нью-йоркской квартире - невымышленная правда. Ни бедность и ни богатство. Вынужденный из-за преследования властей эмигрировать из СССР, он жил и работал здесь. Как остров из прошлого - нетронутый кабинет. Не так выходит было и важно, стала ли эмиграция домом: дом был там, где мог устоять писательский стол.

"Там осталось то, чего здесь не могло уже быть. Но здесь, именно здесь, случилось то, из-за чего он страдал там больше всего, - рассказывает Елена Довлатова. - Здесь он стал писателем, его здесь называли писателем. И он мог совершенно спокойно сам ответить на вопрос, который бы ему задали: да, я писатель".

Горькая правда и в том, что американское наследие Довлатова - это шкаф, утрамбованный его изданными сочинениями. Советское наследие выглядело компактнее.

Это была сверхсекретная операция - без надежды на публикацию, еще будучи в СССР, Довлатов сфотографировал все написанное им на микропленку и отправил в Америку, в неизвестность. По цепочке, из рук в руки. Путешествующая пленка нашла его лишь через несколько лет уже в эмиграции.

Правда и в том, что значительная часть его жизни пришлась на эпоху видеокамер, но видеокадров с ним почти не осталось. Всего несколько минут изображения плохого качества. Если бы не сотни снимков, сделанных знаменитым фотографом Ниной Аловерт, то, возможно, потомкам пришлось бы верить на слово, что был Довлатов двухметровым красавцем - покорителем женских сердец. Она делала кадры и понимала, что когда-нибудь большого писателя - всегда несчастливого и всегда остроумного - будет разглядывать родина. Правда, не думала, что случится это на ее веку.

Он не был ни весельчаком, ни человеком для счастья предназначенным, вспоминает писатель Соломон Волков. Хотя, вокруг Довлатова, блестящего рассказчика, все падали под стол от смеха. Правда и в том, что он был одержим только литературой, которой жил и дышал, и частью этой литературы мог стать любой его собеседник.

"В общении с Довлатовым эта опасность постоянно присутствовала. И я, например, в этом все время себе отдавал отчет. И должен сказать, страшно этого боялся, потому что природа дарования Довлатова была фантазийная, как известно. Ты вдруг оказывался, читал, находил себя в какой-то непонятной и, может быть даже, неприятной, а для многих даже оскорбительной ситуации, которая ничего общего с реальностью не имела", - рассказывает писатель Соломон Волков.

Универсальное пророчество от Довлатова: "Все интересуются, что там будет после смерти? После смерти начинается история". Эта история, где он любим многими - если не всеми, уже вряд ли даст ответ на вопрос о том, где была сказка, где быль, где намек.